Кузя очнулся под забором. Наверху колыхался чёрный омут неба со слезинками звёзд. Сентябрьская, стынущая земля пахла дерьмом, мочой и прокисшим пивом. Высокие, уже увядшие лопухи шуршали, как железо. Глухой забор упирался в ветхую стену деревянной пивнушки. Во рту было сухо, голова трещала, веки – не разодрать.
Кузя попытался было встать, но не смог. Левая сторона тела не слушалась: « Неужели тряхнуло, неужели «кондрат»? – пронеслось в воспалённом мозгу. Кузя тронул правой рукой левую щёку и отрезвел разом. Она была резиновой и чужой… Кузя снова рухнул в грязную траву, и по его щекам покатились большие пьяные слёзы: «Допился, сука! Говорили - не пей! Как теперь жить? А-А-А?!»
Кузя был алкоголиком со стажем. Пил как пришёл с армии. Служил на флоте, в бригаде атомных подводных лодок. То ли самовнушение, то ли со страху, а может и в самом деле, сделался импотентом. А подтвердилось это следующим образом. На первой же вечеринке, по случаю возвращения со службы, Кузю познакомили с девушкой, потенциальной невестой, которая в первый же вечер подвернула ему … Бравый моряк оказался не на высоте, пока дрожа и потея, копошился в её бретельках, испёкся … Дуре бы подбодрить парня, нет, шало захохотала:
- Морячок, а где твой стручок?
После чего у Кузи всё опустилось и повисло, как ленты бескозырки за спиной. Он запрезирал себя, возненавидел баб, запил. И вскоре стал законченным алкоголиком. Пил по-чёрному. С комбината выгнали по 33-й и никуда больше не брали. Сел на шею матери – пенсионерки, которой и так давали только на хлеб … Друзья советовали лечиться. Кодировался. Через пять месяцев срывался и пил ещё страшнее и безжалостней. Лежал в наркологическом диспансере, в психушке – всё бесполезно. Ни лечебницы, ни участковый, ни родные, ни близкие не могли бороться с прогрессирующей болезнью. Кузя деградировал на глазах. Почернел с лица. «Бушприт» давно лежал на боку, свёрнутый в пьяной драке, в зубах были «перфорации», мозг не работал, совести не было. Мать обзывал последними словами. Резал вены, совал голову в петлю, чтобы только выудить у старушки останные деньги. Пропивал всё. Пропивал последнее здоровье и не только своё … Друзей давно не было. Были собутыльники. Нет, оставался один дружок, он то и пригласил, по старой памяти, «обмыть пятки», только что родившемуся сыну.
Всё начиналось пристойно. Заканчивалось, как всегда … Кузя одел последние стиранные-перестиранные штаны, мятую рубашку, веселел и духарился в гостях. Пьяно склабился, парируя заученной фразой вопрос:
- А ты чего не женишься?
- Рано женятся только мужики!
Кузя мнил себя ещё барином, хотя статусу последнего дворника давно уже не соответствовал. И почти не завидовал семейному теплу и уюту бывшего друга и всему тому, что несёт жизнь семейного человека … Хотя и вышел от приятеля на «бровях» - всё равно не хватало. Покувыркался к пивнушке, где ещё пил с Клёпой, Циклопом и Тараканом, дожившим до 25-ти лет, да так и не нажившим имён … Как разошлись не помнил. Мимо проколесил рыжий шелудивый пёс по кличке Чубайс, постоянный обитатель злачных мест и попрошайка. На этот раз не признавший Кузю, поднял ногу и помочился последнему на грудь …
От безысходности, горя и жалости к себе, Кузя зарыдал навзрыд. Мимо проходила, точнее проползала, седая, косматая, ветхая, как смерть, а может и она, старуха, очевидно собиравшая пустые бутылки. Она-то и услышала гортанные булькающие звуки из кустов. Она-то и пошевелила своей клюкой полубездыханное тело:
- Вставай, касатик! Застынешь, не май месяц.
Кузя глянул в страшное лицо старухи, хотел закричать, но вместо этого по-волчьи взвыл, выдавляя нечленораздельные первые и последние человеческие звуки:
- Ме – ме – ма – ма …
Покачнулось чёрное небо, уронив на грешную землю ещё одну слезинку, и опять всё стихло. Только чёрный пожухлый бурьян сиротливо шуршал под набегами холодного осеннего ветра.
2000 г. Алексей Староверов.
