Дом купца А.П.Холопкина (расположен был в районе нынешнего пляжа)
Вспоминается один из семинаров агитаторов, на котором шёл разговор о том, кому быть в самой отдалённой бригаде – Мотках и Пустыни.
- Я пойду! – вызвался Иван Павлович Шляпников, пенсионер, 1895 года рождения, член партии с 1918 года. – Поближе людей узнать хочу, а на том участке я ещё не бывал.
С ним согласились. В Лужинковском сельсовете Иван Павлович – человек, можно сказать, новый, живёт здесь всего шесть лет. Но его уже все знают как активного общественника, коммуниста, агитатора, пропагандиста, члена группы содействия партгосконтролю.
Однажды Иван Павлович в шутку назвал себя «стреляным воробьём». Как это, спрашиваю его, надо понимать?
- А вот так и понимайте. Три раза стреляли в меня, не считая тех многих, под которыми был на войне. И рассказал такой случай.
Наступил 1918 год. Страна переживала трудное время. Молодой советской республике требовались средства для восстановления народного хозяйства. А где их взять, кроме как у буржуев? Был введён чрезвычайный революционный налог на буржуазию. При Пучежском Совете рабоче-крестьянских депутатов образовали специальную комиссию из трёх человек. В неё вошли Винокуров Александр Дмитриевич, Макарушков Александр Гаврилович и я.
Выполняя решение Совета, мы провели подворный обход купеческих домов. За отказ уплатить налог несколько человек были вынуждены арестовать. В числе их оказался и крупнейший пучежский купец А.П.Холопкин. Нам стало известно, что это купец похитил церковные ценности и захоронил их у себя дома. Допросы следователя ни к чему не привели. Холопкин твердил одно: - У меня ничего нет, а что есть – всё на виду.
Но «на виду» ничего не было, и нам уже стало казаться, что ничего не удастся. И вот вскоре узнаём, что в январе 1918 года Холопкин прогнал со двора чуть ли не нагишом верно служившую ему много лет кухарку и что она побирается где-то в деревнях Заволжья. Нашли её и взяли на содержание упродкома. Вот что она рассказала:
- Под вечер хозяин созвал всю прислугу и приказал выносить дрова из сарая. И едва мы успели освободить его середину, как он тотчас же всех выгнал и остался там со своими сыновьями – Сергеем И Константином. А на следующий день дрова были уложены нами на прежнее место.
Сомнений не было.
Мы привели в дровяник арестованных и заставили их сделать то же самое, что в своё время делала прислуга – выносить дрова. Затем потребовали хозяина указать место ямы.
- Клевета всё это на нас, никакой ямы тут никогда не было и нет! – прокричал он и даже в слёзы от «обиды» кинулся. Продолжали работать ломами. Холопкин исподлобья зло и зорко следил за нами.
- В кон бьём? – спросил его подошедший Винокуров. В ответ - ни слова. Началась талая земля. И вдруг у кого-то лом пролетел и глухо стукнулся о дерево.
- Теперь в кон попали? – снова спросил Винокуров Холопкина.
- Ой, погиб! – словно ошпаренный, взвизгнул хозяин. Он завопил с каким-то неистовым бешенством:
- Да, да, да! Копайте, паразиты! Ой, пропал! Ой, пропал!
Расчистили яму, принесли таль и тросы, с помощью которых извлекли бочку. В ней оказались банки из-под варенья, доверху заполненные золотыми монетами достоинством в 25, 10 и 5 рублей. Общая сумма составила что-то около полутора миллионов рублей. Клад был немедленно отправлен в Государственный банк. Но всё ли это? Сомневались. Опять пригласили кухарку. Прошли с ней в купеческий дом.
- Посмотрите-ка под полом в кладовой, - сказала она. – Там хозяева пол сами перестилали и никого туда не пускали.
Вскрыли пол. Под тонким слоем земли оказался огромных размеров сундук, наглухо запаянный в оцинкованное железо. В сундуке на самом верху лежало новое из чистого каракуля пальто, под ним 15 кусков дорогого сукна, под сукном большие пачки черного и цветного хрома, а в самом низу церковная утварь: позолоченные ризы, обкладки с икон, бриллианты и драгоценные камни.
Когда Холопкин узнал и об этом, он отказался от еды и воды, а через три дня умер.
Через день после реквизиции я проходил мимо дома Холопкина. Шёл, ничего не подозревая, и вдруг сзади раздался выстрел. Но пуля миновала меня. Стрелявший или плохо нацелился, или у классового врага от нестерпимой злости дрожали руки.
В 1941 году я ушёл на фронт и был назначен на бронепоезд начальником связи.
Был в звании младшего политрука. В марте 1942 года в одном из жарких боёв с фашистами осколком снаряда был ранен в голову. И вот с тех пор на пенсии.
А. Стройков «Ленинское знамя» 27.05.1965 г.