Юрка Чугунов возвращался из армии в канун Великих Октябрьских праздников, по первому снежку и морозцу. Высокий, статный с нездешним загаром на лице, он был неотразим. Хромовые сапожки, новенький бушлат и зелёная пограничная фуражка, слегка набекрень – сводила с ума.
Девки льнули к запотевшим окошкам и потаённо вздыхали: «Хорош!» Пацанята бежали следом, забегая и заглядывая на погоны и блестящий золотом ремень, надеясь, что Юрка смиловистится и что-нибудь отцепит и подарит им…
По-зиме в летних головных уборах возвращались только моряки и пограничники. У десантников ещё не было голубых беретов, не было ещё щеголеватых ракетчиков, с белоснежными фторопрокладками под нагрудными значками. Не было ещё «королевских войск», они были, но из деревни туда мало кто попадал. Элитными войсками испокон веков считались моряки и пограничники. Это сейчас приоритеты сменились: моряки идут четвёртой категорией после десанта, пограничников и ракетчиков. А тогда…
Так вот Юрка, помахивая кожаным чемоданчиком, попыхивая сигареткой, шёл неспеша, как бы оттягивая долгожданные и приятные минуты встречи с родными, к родительскому дому. Сердце ёкало в груди. Вот отчий дом под заснеженными яблонями. Вот высокий скрипучий крылец…
В сенцах уже бежали навстречу, видимо, завидев издалека. Матушка скатилась с крыльца, обняла за шею и запричитала:
- Юронька! Живой! Слава тебе Господи!
Сдержанно кашляя, на крыльце стоял отец.
- Товарищ гвардии сержант! Сержант Чугунов со срочной службы прибыл! – заранее заготовленным рапортом доложил Юрка отцу.
Обнялись. Расцеловались. И – прямо к столу…
Неделю дембель не просыхал. Друзья, гости, родные, расспросы, рассказы… А рассказать было что. Служил Юрка на «румынской» границе в Молдавии. Красивая природа, красивые люди, красивая жизнь! Голубые горы, голубое небо, голубая вода – застава в горах. Не то что наша северная сторона… Юрка чуть было не остался там. Да потянуло на Родину… Вспомнил, как с отцом саком ловили рыбу и раков в шустрой Ячменке, как гонял мяч со сверстниками за конным двором, лес, в который бегал по грибы, родной колхоз, в котором до армии работал прицепщиком на тракторе. Родина – есть Родина! Какой бы она ни была, потянула…
Не рассказывал Юрка никому только о подруге, оставленной там, в чужедальней стороне. На заставе, где служил Юрка, был старшина-сверхсрочник Сырбу, молдаванин, которому Юрка и приглянулся. Юрка, надо сказать, несмотря на своё деревенское происхождение, был на редкость симпатичен, если не сказать красив. По-мужски немногословен, строен, аккуратен и, что главное, походил на итальянского актёра Марчелло Мастроянни. Глаза, брови, губы, та же сдержанность и невозмутимость. Так вот Сырбу, живший по соседству с заставой и познакомил Юрку со своей сестрой, давно мечтавшей о замужестве, но так и не нашедшей свою половину. Красавицей она не была. Смуглое лицо, чёрные брови, чёрный конский волос, да чёрные жгучие глаза, как у ведьмы – и всё. Юрке она вначале не понравилась, а Юрка ей – наоборот, с первого взгляда. Благодатная природа, воздух, солнце, лёгкое виноградное вино вскружили голову нашему солдату и он её чуть не потерял.
- Оставайся у нас, - уговаривал Юрку Сырбу, - посмотри какая у нас жизнь! Воздух - как вино! Вино – как воздух! А? Оставайся!
Юрка было растерялся, но не остался, соскучился по родине. Молдаванка с Юркой в Россию, естественно, не поехала, как ни люб ей был служивый, не захотела. Но на прощанье пригроила:
- Запомни, солдат, счастья у тебя без меня не будет!
Юрка не придал этому пророчеству никакого значения.
Через месяц Юрка уже работал смазчиком-тесёмщиком на льнокомбинате, непонятно каким образом смотавшись из родного колхоза. Из колхоза в ту пору сбежать было делом безнадёжным. Но с такой внешностью – на сцене бы играть, а не прицепы цеплять. Да и отец у Юрки в молодости был председателем сельсовета, с наганом защищал Советскую власть на селе, помог сыну со «справкой».
Работа нравилась. Женский коллектив. Невест хоть отбавляй. Выбор был большой – Юрка всем им нравился. Специфика работы позволяла краем глаза оглядеть любую не только с головы до ног, но и, как говорится, с ног до головы…
Тесьмуя, вышедшие из строя веретена прядильной машины, он с головой нырял под барабан, и невольно молодая прядильщица являлась ему во всей красе…
Выбрал Юрка самую красивую, чернобровую и статную. Свадьба была шумной и весёлой. Медовый месяц! Любовь! Счастье! Потом быт – частная квартира, дрова, пелёнки, скандалы из-за ничего и пошло, и поехало…
Поначалу Юрка уходил с удочкой на Волгу, где всё забывал, а может невольно вспоминал ту, далёкую, первую женщину, боготворившую его и напутствовавшую его уже значимыми и навязчивыми словами: «Без меня не будет тебе счастья!» У Юрки холодело внутри: «Неужели, правда?» Постепенно Юрка стал зацикливаться на этой фразе. А что с неё возьмёшь – цыганка, ворожея. Одним словом – ведьма! Потом Юрку можно было видеть, и довольно часто, на берегу Волги в «Голубом Дунае», где он сидел за стаканом бормотухи и отрешённо смотрел на синеву заволжских лесов, за которыми, может быть, для него открывалась синева молдавских земель…
Через несколько лет Юрку уже никто не узнавал. Он обуглился и почернел и уже совсем не походил ни на Марчелло, ни на Чугунова, а скорее всего - на чугун. Он уже давно развёлся с женой. Его изгнали с комбината. Он ходил неприкаянно по городу в поисках разовых заработков, а заработав, все спускал в кабаке. Отец уже давно умер. Мать лежала при смерти. А Юрка всё пил и пил, никого не признавая, и никем не узнаваем. В деревню он уже не наведывался, было стыдно, да и забыл он деревню, да и родных не помнил. Он был одержим единственной страстью, коей одержимо нынче почти поголовно и мужская и женская половина нашего многострадального Отечества.
Юрка умер на берегу Волги, в тальнике, куда он забрался, как израненный зверь, подальше от людского взгляда. Нашли его местные бомжи, собиравшие пустые бутылки по прибрежным кустам. Матери о смерти сына не сообщили, пожалели бедную. Она уже не вставала и ушла вскоре вслед за сыном. Когда выносили усопшую старушку из дома, я, будучи в числе выносивших, заметил в сенях одиноко висевшую на большом гвозде пограничную фуражку и опять, невольно, вспомнил про Юрку.
Алексей Староверов, 1987 г.
