Получив от В.Л.Слизковой сведения о том, что её дядя Л.Н.Денисов, занесённый в списки, фактически жив и проживает в Москве, мы воспользовались предоставленным адресом и направили ему письмо с просьбой написать о своей судьбе и судьбе других пучежан, воевавших вместе с ним. В начале января мы получили от Леонида Николаевича письмо, в котором он благодарит нас за подготовку Книги Памяти и за письмо, сообщает, что его брат Денисов Иван Николаевич умер от ран в одном из Ленинградских госпиталей в 1942 году. Вслед за извещением о смерти брата родители получили извещение о том, что пропал без вести и Леонид Николаевич. Этого двойного удара не смог перенести отец Денисов Николай Иванович и скончался от сердечного приступа.
Военная судьба Леонида Николаевича сложилась трагически, но со счастливым концом. Его рассказ об этом мы сегодня публикуем.
Перед войной я работал в одном из лесничеств Орловской области. 1 июля 1941 года был призван в армию, направлен в Тамбовское пехотное училище, закончил его в феврале 1942 года. Получив звание лейтенанта, был назначен командиром пулемётной роты.
Наш полк вёл тяжёлые бои под Харьковом, непрерывно отступая и неся большие потери. Поэтому он был выведен в район города Шахты на пополнение, но, недоукомплектовавшись и недовооружившись, опять вынужден был вступить в бой с наступающим врагом. 20 июля мы оказались в окружении и отдельными группами стали прорываться к своим, но фронт стремительно откатывался на восток, и мы оказались в глубоком тылу. По степной местности идти можно было только ночью, избегая дорог и крупных населённых пунктов. В конце августа или начале сентября 1942 года мы втроём добрались до хутора Пономарёво (упоминается Шолоховым в «Тихом Доне»: там был расстрелян Подтёлков и его товарищи, памятник которым фашисты искорёжили).
Некоторое время мы жили в этом хуторе (староста нам сочувствовал), потом решили пробираться к Сталинграду, узнав что там идут кровопролитные бои. Попытка не удалась, мы не смогли даже приблизиться к фронту, т.к. всё было забито техникой и немецкими, румынскими и итальянскими войсками. Пришлось вернуться на хутор.
Однажды поздним вечером нагрянули румынские жандармы и всех, кто не успел спрятаться, под конвоем отправили в концлагерь на ст. Морозовская, но скоро перевели в другой лагерь, у Белой Калитвы. В первую же метельную ночь мне с одним товарищем удалось незаметно пролезть под колючку и бежать, ночь и метель не выдали нас.
Снова пошли на восток, но зимой это стало ещё труднее, и в одном селе нас схватила русская полиция. Снова лагерь с его ужасами и смертями. Здесь я встретил земляка дядю Васю из деревни на левом берегу Волги недалеко от Пучежа, фамилию не знаю. Он был маленького роста, сильно истощённый, как и все мы.
Потом нас погнали в Горловку. За десять дней пути большинство пленных погибли: когда силы покидали человека и он падал, его швыряли в кювет и пристреливали. Из 2000 человек дошло около 150. Я оказался среди них, как бы родившийся повторно. А дядю Васю я больше не видел, наверное, погиб в переходе.
Лагерь в Горловке был огромный, но меня свалил тиф. Сколько времени я был в тифозном бараке – не знаю, помню только, что ежедневно из барака вытаскивали трупы, чтобы на их место положить пока ещё живых.
Наши войска наступали, немцы стали спешно эвакуировать лагерь. Нас, тифозных, побросали, как дрова, в товарный вагон, закрутили дверь проволокой и повезли.
Сколько везли – не помню, но однажды вагон остановился, потом появились русские медсёстры и стали нас перетаскивать в шахтёрскую больницу г. Макеевки. Правда, половина людей дорогой умерли. Да и из тех, кого женщины стали спасать от смерти, многие умерли от истощения. Главной заботой наших спасительниц оказалось раздобыть для нас что-нибудь съестное. Местный священник обратился к прихожанам с просьбой помочь нам. И хоть народ сам жил впроголодь, но откликнулись люди, и мы стали оживать. Так, можно сказать, что я родился в третий раз.
Паника у немцев по поводу быстрого наступления советских войск утихла, фронт, стабилизировался, у наших палат появилась охрана из полицаев, а как только мы стали способны ходить, нас отправили в макеевский лагерь. Он был лучше других, да и немцы к нам уже относились иначе. В лагере появились вербовщики из власовской армии.
Но у многих была мысль – бежать. Организовался своего рода комитет, который разработал план, как лучше это сделать и не получить пулю в затылок. Решили подождать приближения войск к Макеевке, бежать и затаиться до подхода наших. Но немцы нас опередили: как-то вечером в середине сентября вывели из лагеря, быстрым шагом повели к станции и погрузили в вагоны. Тут я понял: сейчас или никогда. Вышел из вагона, якобы помочь на погрузке какого-то барахла. Постепенно стал отходить к хвосту поезда, потом смешался с бегущей куда-то толпой.
Дня через два в Макеевку вошли наши войска. Я пришёл на сборный пункт, и с этого времени началась спецпроверка. Через четыре месяца она закончилась, меня восстановили в звании лейтенанта и направили в 845 артиллерийский полк 267 стрелковой дивизии, где я стал служить командиром топовычислительного взвода (по специальности я топограф).
В составе полка участвовал в боях на Никопольском плацдарме, в форсировании Сиваша и освобождении Крыма, при освобождении Севастополя участвовал в штурме Сапун-Горы.
Потом нас направили на пополнение, а затем на освобождение Прибалтики. В бою под местечком Приекуле (Латвия) я был ранен. После двухмесячного лечения в госпитале вновь вернулся в свой родной полк. Здесь встретил День Победы.
В 1946 году демобилизовался и стал работать в проектном институте Гипрогазтоппром в качестве инженера-топографа. В 1971 году вышел на пенсию.
Л.Н.Денисов, ст.лейтенант в отставке.
Газета «Ленинское знамя» от 19.01.1991 г.
