На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Пучеж и его жители

334 подписчика

М.К.Морсков. Наша жизнь давно минувших лет

Михаил Константинович Морсков. Январь 1932 года. Студент Нижегородского института водного транспорта.

Ямщик, не гони лошадей...

Мой дед, Михаил Иванович Морсков занимался ямщиной… Как-то раз в праздничный день в воскресенье 26 июля 1876 года на пароходе из Нижнего Новгорода приехали двое хорошо одетых молодых мужчин. Они пришли к дому Михаила Ивановича в деревне Окулиха и попросили его довезти их за определённую плату по договорённости до Порздней, на что тот дал своё согласие. Михаил Иванович покормил лошадь, запряг её в тарантас и повёз пассажиров в означенный пункт. Дорога была неблизкой и проходила лесом. И вот на расстоянии 28 вёрст от Пучежа, не доезжая 12 вёрст до Порздней, пассажиры, сидящие сзади, нанесли несколько ударов гирей по голове ямщика и окровавленного выбросили из тарантаса в канаву. Сами же преступники продолжили свой путь дальше.

Прошло около суток, как Михаил Иванович уехал, и по времени давно должен был вернуться. Встревоженная долгим отсутствием мужа, Матрена Степановна заявила в полицию. Через двое суток в канаве близ дороги, ведущей в Порздни, за Затеихой, был обнаружен труп убитого мужчины.

Михаила Ивановича похоронили на кладбище своего прихода Нагорно-Преображенской церкви.

Вскоре убийцы были пойманы и преданы суду. Ими оказались жители села Порздни, портные по специальности. Суд приговорил преступников к тюремному заключению с высылкой в Сибирь на вечную каторгу.

Несмотря на то, что лошадь и тарантас были возвращены, семья Михаила Ивановича после потери кормильца, оказалась в тяжёлых материальных условиях. Средством к существованию было лишь две десятины пахотной земли. Лошадь пришлось продать, так как содержать её без дополнительного заработка стало тяжело. Дети были ещё малы. Старшему Константину минуло 13 лет, а младшему Василию – 9.

Две десятины полевой земли обрабатывали наёмной силой. Для этого требовались средства. Как только ребятишки стали подрастать, то понемногу начали зарабатывать. Жить стало легче.

Сын Константин устроился работать на Пучежскую льнопрядильную фабрику Сенькова. И здесь семью ожидали неприятности. Через некоторое время семнадцатилетнему юноше при работе на токарном станке по дереву перерезало все вены и жилы у правой руки. Он продолжительное время находился на лечении в фабричной больнице. Рука была в лубке и гипсе. Руку ему всё же залечили, но она плохо владела и в холодное время мёрзла.

В дальнейшем из-за плохого кровообращения Константин обморозил на больной руке три пальца. С такой рукой он мог выполнять лёгкую работу. Константин устраивается сторожем. В 1885 году из-за болезни его освобождают от армейской службы.

Пожар

Отец мой, Константин Михайлович, как-то рассказывал о пожаре, случившемся в 80-х годах XIX столетия, очевидцем которого он был. Пожар возник в деревне Окулиха. Сначала загорелся один дом. Но так как был сильный ураганный ветер, огонь быстро распространился на близлежащие дома. Пожаром было охвачено более десятка домов. пламя остановить никак не могли. От такого пожара загорелись деревянные части на слугах колокольни Нагорно-Преображенской церкви, которая стояла на расстоянии ста метров от жилых дворин крестьян.

Выйти замуж не напасть. Как бы замужем не пропасть.

Ефросинья Антоновна, 1870 года рождения, сиротой жила на воспитании в деревне Крупино у Степана Андреевича Хазова.

В феврале 1891 года в дом С.А. Хазова приехали сват, Андрей Степанович Таралин, и жених, Константин Михайлович Морсков, из деревни Окулиха. Жениху было 27 лет, а свату – более шестидесяти… Сват был богато одет: в зимнем пальто на лисьем меху, в шерстяном костюме, при часах. Жених не уступал в одежде свату: тоже был в хорошем пальто, костюме, и уж совсем роскошь – при часах.

Прасковья Ивановна, жена С.А. Хазова, видя так богато одетыхгостей, решила выдать свою воспитанницу замуж. Невеста же, присмотревшись к жениху, заявила Прасковье Ивановне, что не пойдёт замуж за него, что он какой-то нескладный в разговоре, что лучше за кого-нибудь из тех двух, которые приезжали раньше…

Предыдущим двум женихам Прасковья Ивановна отказала, так как они были беднее одеты.

Итак, не считаясь с мнением и желанием своей воспитанницы и не согласовав этот вопрос со своим мужем Степаном Андреевичем (девушка была ему двоюродной сестрой), Фрося была выдана замуж.

Самого Степана Андреевича в эту зиму дома не было. Он находился на службе в должности доверенного лица у Николая Александровича Бугрова, нижегородского купца, и был в отдалённости, на низовьях Волги….

Прожив некоторое время с мужем и, насмотревшись на него, на их условия жизни, на материальные недостатки, Ефросинья Антоновна много плакала и просила взять её обратно. На это получала ответ: «Этого сделать нельзя – считается позором…»

Когда приехал домой Степан Андреевич и узнал о судьбе своей воспитанницы, то был очень недоволен и возмущён действиями свое жены, неразумно подошедшей к выбору жениха, загубив навсегда жизнь молодой девушке…

Так определилась дальнейшая судьба нашей матери – Ефросиньи Антоновны, которая с двадцати лет несла тяжёлую замужнюю, семейную жизнь.

Воспоминания о детстве (начало XX века)

Тяжело было в те времена жить обездоленным людям. Да ещё отец в юношеские годы на фабрике Сенькова искалечил руку. За потерю трудоспособности ничего не получал от владельца производства. Мы в детские годы росли без достаточного присмотра, так как у родителей на это не хватало времени, да и бабушек не было.

Помню, как с младшим братом Витей оставили нас одних дома. Мне тогда шёл пятый годик, а ему было немного больше годика. Отец был на работе, на фабрике, а мать с другими старшими детьми ушла в среднее поле жать рожь. И вот около полудня у меня Витя расплакался – видимо, захотел есть. И я его повёз в тележке с небольшими деревянными колёсиками в поле к матери. Дорогу до поля я уже знал. Поехал по задворкам, возле нашего гумна по прогону. Через ворота въехал в среднее поле и по дороге проехал две ветряные мельницы. А дальше оказалось две дороги, и по которой из них ехать – не ведаю. В это время по одной из них, справа, проходили две тётеньки. А Витя в тележке всё плакал и плакал. Тётеньки подошли к нам и спросили: «Что ребятишки, к матери едете?» «Да, - ответил я, - но не знаю, где мама». «Вот поезжайте по этой дороге дальше и там увидите», - сказали тётеньки.

Я поехал по дороге вправо. На дороге было сухо и пыльно. Смотрю по сторонам, но мамы не вижу. Еду дальше. И вот, наконец-то, увидел маму. Она шла по дороге навстречу нам. В руках у неё была корзиночка, из которой виднелся серп, а около неё шла сестричка Катя. Старших братьев с ними не было. Они где-то задержались. Мать взяла у меня верёвочку от тележки, и мы поехали обратно к дому, а Витя всё продолжал хныкать.

Много было хлопот у родителей с нами. Осенью брата Сашу направили в школу учиться. Ему надо было справить одежду и обувь. У меня болели глаза. Отец прошедшей зимой возил меня на саночках в земскую больницу к врачу. Глаза у меня гноились, по ночам слипались и болели долго, около двух лет. Врач мне прописал капли и рыбий жир. Капли мне капали в глаза, но рыбий жир принимать внутрь я не мог. Меня с него после приёма тянуло к рвоте. Иногда по утрам глаза смачивали свежей детской мочой, и глаза мои разлипались. Это делать заставляла меня мама.

Когда мне шел четвертый годик, я с братом Сашей ходил на берег Волги, к верхней пристани общества «Крепыш» ловить рыбу на удочку. Сам-то я не ловил, а только смотрел, как брат Саша рыбачит. Когда же я насмотрелся, как он ловил мух, насаживал их на крючок, как удочку в воду с мостков пристани закидывал и вытаскивал рыбку, то я с мостков ушёл на берег. С берега взошёл на плотомойку, которая стояла недалеко. На плотомойке женщина полоскала бельё, но вскоре она ушла, и я остался один, всё ходил по плотомойке и мочил ноги. Брат Саша на меня посматривал. Вдруг я сильно заплакал, Саша обернулся и увидел меня барахтающегося в воде. Он быстро подбежал ко мне и успел меня, уходящего уже на дно, схватить за волосы и вытащить из воды. Итак, брат Саша спас мне жизнь.

Мы, мальчишки и девчонки, в тёплые летние дни часто ходили в бочаги нашего речного поля купаться, где течёт речка Пушавка. Здесь некоторые бочаги были глубокими, и мы в них купались. Мы купались только в таких бочажках, где глубина была нам только по пазушки, и где было невязкое дно, так как плавать хорошо мы ещё не умели. В неглубоких бочажках мы купаться не боялись, смело с берега ныряли в воду и плавали по всему бочагу. В таких неглубоких бочажках мы иногда корзинами ловили рыбу: пескарей, вьюнов и налимов. А в глубоких бочагах ловили рыбу на удочку. Домой приходили с рыбкой, которая была ещё жива, и мы её отпускали в ведро с чистой водой.

Охрана полей

Летом, в 1907 – 1908 годы, брат Саша охранял ржаное и яровое поля крестьян деревни Окулихи от птиц. Он имел одноствольное ружьё и деревянную трещотку. С этим оружием он обходил поля с утра до вечера по нескольку раз. Ружьё носил подвешенным на плече, трещотку держал в руках, а материал для зарядки ружья – порох, пистоны и пыж – держал в брезентовом мешочке, предохраняя от дождя. Когда он замечал скопление галок, грачей и других птиц на полосах поля, то начинал их пугать трещоткой. От вращения её в руках получался звонкий треск, и птицы улетали. Если же от этого звука птицы не улетали, то он делал выстрел в ту сторону, где было скопление птиц. Заряд ружья состоял из нормы пороха, пыжа и пистона, без дроби – холостой выстрел. От выстрела получался оглушительный звук, и птицы улетали.

Брал Саша иногда с собой в поле и нас, ребятишек, и мы с интересом смотрели, как он отгонял с полей птиц. За этот труд в течение трёх месяцев он получал от общества крестьян деревни Окулиха зарплату, которой хватало на хлеб и кожаные сапоги.

Жатва

В середине лета, как только поспевала озимая рожь, мы всей семьёй ходили в поле её жать. Старшие из семьи жали, а Витя и я на межах рвали щавель и цветы. Щавель мы тут же ели и угощали старших, а цветы в пучок собирали. Когда же старшие заканчивали жать и начинали с полосы снопы сносить для сушки в бабках, то мы помогали им это делать. Когда снопы в бабках высыхали, то их из поля перевозили на длинных телегах (сноповницах) запряжённых лошадьми, в гумно. В гумне снопы укладывали в высокие копны, а мы снопы подтаскивали ближе к копне. После ржаного жнитва мама брала меня с собой в яровое поле посмотреть на овёс, лён и картофель – как они растут. Мы также смотрели на горох, на стебельках которого были уж полные зелёные стручки. Мы их рвали, ели и приносили домой для Вити, Кати и всех остальных. Когда же в яровом поле жали овёс и теребили лён, то веточки гороха и стручки на них были уж сухими и темноватыми. Тогда мы их забирали домой, молотили цепами, отбивали спелый горох, а веточки отдавали корове Красавке. Корову Красавку мне по утрам приходилось гонять в стадо к пастуху, а вечером загонять домой. Но однажды произошёл такой случай. Я пригнал к дому Красавку и стал открывать калитку, чтобы впустить её во двор, а в это время подошёл близко к корове брат Витя. И корова его козырнула, поддела на рога и перебросила через изгородь в огород. Витя сильно заплакал, испугался. Ему тогда было годика 3. Но он вскоре успокоился, и повреждений у него никаких не было. Наши пастбища в полях были неважные, и скотина приходила домой полуголодная. Корову приходилось подкармливать. Для этого мать или отец нажинали корове большую корзину сочной травы, а если родители были заняты, то это выполнял кто-либо из детей. За это Красавка давала нам вдоволь хорошего молочка.

Молотьба

Мои родители, сестра Катя и тётя Мария Морскова начали молотьбу ржаных снопов. После сушки из овина тёплые душистые снопы выбрасывали в пелёд, а отсюда их подтаскивали на ладонь и раскладывали рядами, колосьями встык. Я с младшим братом Витей также принимал участие в этом деле. Мы подтаскивали снопы из пелёда овина на ладонь, а обратно к овину возвращались бегом. Мне тогда было 7-8 лет, а Вите – 4.

Все снопы были разложены на ладони. Пока их объезжали на лошади деревянной зубчатой молотилкой, мы с братом играли на зелёной травке на берегу ладони: бегали, прыгали, кувыркались.

В это время на соседней ладони заканчивала молотьбу семья Александра Андреевича Таралина. Они уже убирали с ладони солому и делали очистку жита (зерна) от мелкой соломы и мякины.

Зимние занятия

В мои детские годы – это 1906 – 1909 годы – мы, мальчишки, частенько зимой катались с ближайших гор ( Уткиной, Гладковой, Гасихиной) на санках, козах и льдяшках. Это было наше любимое развлечение. Саночки и козы были у нас самодельные, а также и льдянки. Льдянки вырубали сами на речке около церковного моста или же на пожарном бассейне, который находился у пожарного депо, на задворках Верхней Окулихи. Льдянки делали круглыми и немного продолговатыми. Вверху её, на середине, вырубали сидение и с краю проделывади отверстие горячим гвоздём для верёвки, за которую возили льдянку. На льдянках развивается большая скорость движения с горы и надо уметь ею править при движении, а то можно наехать на твёрдый предмет и льдянка разобьётся, разлетится на части.

На козе тоже хорошо кататься, когда на её нижней скользящей части наморожен лёд. А без наморозки льда коза по снегу движется тихо, и с неё часто падаешь. Лучше всего кататься на санках, на них удобнее править и меньше опасности. Мы ещё начинали кататься на коньках и лыжах с небольших гор, но часто падали. Но как бы мы ни кувыркались с козы, коньков и лыж, от чего у нас делались мокрыми варежки, полы пальто и штанишки у голенищ валенок, куда набивался снег, мы с катанья возвращались домой жизнерадостными, довольными. Дома же в таких случаях делались тише воды, ниже травы, чтобы никто не заметил нас такими. Пальтишко и варежки поскорее клали на тёплое место русской печи, где они делались сухими. Если же мать дома и заметит, что мы с гулянки пришли мокрыми, то она поможет раздеться, рукой похлопает нам по заднице и скажет: «Сейчас же полезайте на печь».

Когда сестра Катя училась в школе, во втором и третьем классе, то зимними вечерами при свете керосиновой лампы она читала иногда нам рассказы и сказки из книг для чтения. Она читала нам про животных и птиц, про людей, живущих в тёплых и холодных странах, про реки и моря и многое другое. Мы сидели около неё и внимательно слушали. Она читала хорошо, громко и выразительно. Так учили её читать в школе. Весной 1910 года Катя закончила церковно-приходскую школу. Ей выдали свидетельство об окончании школы и подарили книгу для чтения.

Пожар 1908 года в деревне Окулиха

У моего дяди Павла Васильевича в августе 1908 года случился пожар. У них всё сгорела: дом, двор, баня и вся скотина. Из хозяйства остался лишь сарай на гумне и хлебный деревянный амбар на задворках. Павел Васильевич во время пожара был слабый, расстроенный. Его из дома выносили, сам он идти не мог. Он был положен позади переднего огорода, у загороди, под рябиной, куда были перенесены и некоторые домашние вещи, которые успели вытащить из дома. К этому месту, где лежал Павел Васильевич, я подходил во время пожара и смотрел на него. Он лежал на левом боку. На нем был длинный кафтан, на голове фуражка, на ногах валенные сапоги. Лицо его было морщинистое и бледное с седой бородой средней величины. Глаза в это время были полуоткрытыми и гнойными. Он охал и стонал.

Пожар начался в третьем часу ночи, с субботы на воскресенье. Погода стояла тёплая, сухая. Загорелось рядом у соседа Савичева Дмитрия Алексеевича, во дворе. Савичев в два часа ночи приехал из поездки – возил пассажира. Он распряг лошадь и лёг спать. Он был выпивши, курил, очевидно, во дворе заронил искру огня. Двор Павла Васильевича находился рядом с домом Д.А.Савичева, сзади же его дома находился третий дом, его брата П.А. Савичева. Все три дома сходились вместе. Между их дворами были лишь узкие проулочки шириной до 70-ти сантиметров. Дворы были покрыты соломой, поэтому их быстро охватило пламенем. Никто из них не смог со двора выгнать скотину. Во всех трёх хозяйствах вся скотина сгорела. Я также был очевидцем пепелища трёх дворов, от которых исходил небольшой дым. На пепелищах ещё лежала обгоревшая скотина: лошади, коровы, овцы с вздутыми животами. На следующий день обгоревшую скотину начали перевозить на скотское кладбище. Погоревшим семьям в этом деле оказывали помощь все жители деревни Окулиха. На кладбище рыли глубокие ямы и закапывали обгоревшую скотину. Прошло более 60-ти лет, но этот тяжёлый несчастный случай остался у меня в памяти.

Только благодаря тихой погоде смогли уцелеть от огня соседние дома. Рядом стоящий большой деревянный, двухэтажный дом, с двором И.М. Мешалкина отстояли только потому, что своевременно ударили в набат. Приехали пожарные, и много набежало народа. Дом этот был покрыт железом, а двор тёсом. На этот дом и двор своевременно были натянуты большие брезенты. Их беспрерывно поливали струёй воды из нескольких шлангов. Во втором этаже этого дома квартировался пристав, а внизу была канцелярия пристава, где находилась полиция. Если бы этот дом не отстояли от огня, то ещё бы выгорело до шести домов, т.к. дальше по улице от этого большого дома стояли дома, дворы, покрытые соломой. Отстоять их было бы невозможно даже при тихой погоде.

Картина дня

наверх