Венгрия, 1944 г.
В горах Кавказа
3 января 1943 года, по тревоге, наша 9-я десантная гвардейская бригада выступила в поход на передовую. Люди, которым приходилось воевать в горах, знают и помнят все особенности, неожиданные трудности, встречающиеся здесь – в низинах с быстрыми каменистыми речками и непроходимой грязью, с холодными, сквозными ветрами на вершинах гор. Мы переправлялись по еле проходимым дорожкам через перевалы, покрытые снегом, колючая пурга обмораживала лица и сбивала с ног. В отдельных местах распрягали лошадей и орудия передвигали вручную. Обогревались у маленьких костров, маскируя их. Глаза распухли от дыма, а к спине примерзали шинели. Но люди не падали духом. Воодушевлённые победами под Сталинградом красноармейцы говорили: «Наша возьмёт и здесь!»
Вскоре мы захватили одну высоту с названием «Ламбина». Она имела большое значение для нашего участка фронта. С большим трудом мы установили одно орудие моего взвода на хребте этой горы. Запаслись снарядами. Всё перетаскивали на руках. Наш шанцевый инструмент (ломы, лопаты, топоры) не помог нам покорить каменную почву. Окопы, если можно так назвать, строили из камней, утепляя ветками деревьев. С нами по склонам Ламбины размещались наши всегдашние союзники пехотинцы в составе взвода. Потом вдруг наше наступление затихло. Мы оказались в окружении. Много пришлось пережить нам. Связь прекратилась. Редко, с большим риском стали приносить питание. А питались мы галетами и изредка колбасой. Эту союзническую пищу мы называли «второй фронт». Многие стали опухать, болеть. Мои бойцы более крепкие: Резенков, Иванов, Печегин, вместе с пехотинцами иногда ходили в засады, высматривали обозы врага и не всегда, но возвращались с удачей. Эту высоту, Ламбину, многие боевые товарищи, кто остался жив, наверняка вспоминают в дни своих недомоганий. Ламбину пришлось оставить по приказу. В одну пасмурную и тёмную ночь снялись с позиций. Тихо, бесшумно выходили в условленное место, где нас встречали другие товарищи и направляли в санитарную часть для проверки и лечения
В помещении какой-то животноводческой фермы мы отдыхали. В тот период я много думал и переживал за оставленную нашу пушку и снаряды. Затвор от орудия мы вынесли с собой. Я недоумевал, зачем нужно было втаскивать пушку на вершину горы? Ведь танков там не было и не могло быть, стрелять нам не пришлось, и приказ был при отходе её взорвать. Мы не взорвали. А вот теперь посылают в разведку узнать о её состоянии … И я с разрешения командира дивизиона Колоскова отправился на ту гору, с людьми и лошадьми. К нашему удивлению, немцев там не оказалось. Пушку и снаряды мы вывезли в станицу Смоленскую, в свою батарею. В конце февраля нам дают новый маршрут.
27 февраля мы в Геленжике. Здесь, наконец-то, с великой радостью посчастливилось вымыться в бане, надеть свежее бельё, привести себя в порядок. Питание хорошее (из кухни). Настроение весёлое. После излечения вернулся политрук Изосов, который рассказал о многом, чего мы не слышали. Здесь, в Геленжике, на контрольном пункте я встретился с земляком Соколовым Сашей (вместе отправлялись в армию и служили). Он встал передо мною в шубе, заросший бородой, усталый , и сообщил, что только-только прибыл с «малой земли». Наша (бывшая моя) 176-я дивизия там, под Новороссийском, но тылы её здесь. Он рассказал, как найти штабные машины. В штабной летучке меня встретили и узнали писари: Суровцев и Дергач. Они подтвердили, что я действительно награждён орденом Красной Звезды, объяснили, что нужно сделать, чтоб ускорить получение его. Сообщили, что пока живы и здоровы мои друзья-земляки: Герасимов, Вострецов Иван Алексеевич (умер в Пучеже в 1984 г), жив и старшина моей батареи Ерёменко. О других знакомых они не знали. Из Геленжика все воинские части отправлялись на «малую землю». Поползли разговоры, что наша бригада также будет десантирована на тот клочок земли, где шли ожесточённые бои. Но 22 марта 1943 года в 16.00 мы оставили этот город.
На Кубани
От побережья Чёрного моря мы выступили снова почти по той же дороге через перевалы, через быстрые горные речки, под мелким. густым дождём, но уже по освобожденной от врага территории Краснодарского края. С гор вышли на плодородные земли Кубани. По вновь построенному деревянному мосту мы перешли на правый берег реки Кубань, прошли по разбитой и сожженной окраине Краснодара и 28 марта остановились в станице Пашковской. Краснодар, основанный в 1793 году, всегда был на страже нашей Родины. Теперь он сильно разрушен и обезлюден. Плодородные земли этого края являлись житницей нашей страны. Остановка наша в Пашковской оказалась короткой. За несколько дней мы успели отремонтировать и почистить материальную часть, хорошо покормить и почистить лошадок, привести в порядок себя и обмундирование. Здесь нормально питались – пища горячая. Об итогах перехода были выпущены «боевые листки», в которых не обошлось без карикатур. В одном «боевом листке» я поместил свое стихотворение такого содержания:
Фашист бежит, бежит с Кубани,
Сжигает всё он на пути.
Но нет, напрасны все старанья –
Ему от смерти не уйти.
Вопят фашистские вояки:
«Ах, что за 43-й год?
Нам даже лето изменило
И всё пошло наоборот».
Да, в это лето песня спета –
И скоро Гитлеру капут.
А наши славные солдаты
Фашистам «прикурить» дают.
1 апреля в дивизионе было проведено открытое партийное собрание. Заместитель командира по политчасти майор Рыжов рассказал о положении на разных фронтах войны, объяснил, что в этой смертельной битве произошёл перелом в пользу нашей Родины, как в военном, так и в политическом отношении. Многие товарищи были приняты в ВКП(б). В эти дни все получили свежие и заплутавшие в пути письма. Настроение было бодрое и весёлое. Начали обычную учёбу. Но 2 апреля снова снялись и двинулись к фронту, на боевые позиции в состав 56-й армии, которой командовал генерал Гречко А.А. (впоследствии министр обороны). Фашистские войска не хотели оставлять Кавказ. Свою оборону, проходящую от Новороссийска по западным отрогам хребта, по плавням Кубани и упирающуюся в Азовское море, они сильно укрепили и назвали «Голубой линией». Здесь, на южном, левом крыле фронта шли упорные боевые действия. Эти бои сковывали врага и не давали возможности ему отправить отсюда на другие участки фронта ни одной боевой части. С приездом в армию маршала Г.К. Жукова и командующих ВВС и артиллерии т.т. Новикова и Воронова мы сразу заметили появление большого количества танков и артиллерийских частей, особенно полюбившихся «катюш». В небе развернулись яростные бои авиации. Мы радостно смотрели вверх, в синее чистое небо и кричали: «Молодцы!», когда наши истребители сбивали фашистских асов. Бойцы с гордостью гадали:
- Это Покрышкин и его герои…
- Нет, это братья Глинки, смотрите! – возражали другие. С утра до вечера продолжались «карусели» самолётов. А ночью не давали покоя врагу наши ночные «кукурузники», на которых летали прославленные девушки из женского авиаполка. «Да, это вам не 41-й год», - думал я. Не так было и на сухопутном фронте. Превосходящие свойства наших танков Т-34 радовали и воодушевляли нас. Огонь нашей артиллерии, особенно гвардейских «катюш», был страшнее огня немецких многоствольных минометов, и крупнокалиберных орудий. Было известно, что немцы привезли по железной дороге и установили где-то у Анапы крупнокалиберное орудие, снаряды которого летели с большим шумом и наши бойцы шутили: «Берта» захаркала».
В начале мая была освобождена станица и крупный железнодорожный узел Крымская. Станица была сильно разбита. Многие строения сожжены, многие здания заминированы. На улицах населения не было видно. В тёплом воздухе пахло гарью. Здесь в боях участвовали полки, вооруженные техникой союзников. Под крымской я впервые увидел английские танки «Валентайны». Как обычно бывает после сильных боёв, отдельные части выводятся на отдых, в резерв и для пополнения личного состава. Так 19 мая мы снялись с огневых позиций и прибыли в молодую зелёную рощу к небольшой речке. Помылись, выстирали костюмы, подшили свежие воротнички. 24 мая нас построили, открылся митинг. Мы узнали, что в нашей Армии вводятся звания: солдаты, офицеры и генералы. И выдали нам полевые (зеленые) погоны. Некоторые пожилые солдаты отказывались пришивать их, объясняя это своей ненавистью к золотопогонникам царской армии. В этот период много пришлось поработать политработникам, разъясняя все изменения в армии.
После отдыха мы снова включились в бои, теперь за населённый пункт Молдаванское. Здесь очень много было сосредоточено войск, и контрнаступления немцев мы почти не ожидали. Но однажды на высотку, занятую нашими подразделениями, враг решил пойти в атаку. Слева высоты из ложбины стали выползать на передовую их тупорылые танки. Ближе, ближе к нам. Мы открыли огонь. Но одновременно над нашими головами прошуршали ракеты «катюш». Там, где появились вражьи машины, всё покрылось всполохами огня, клубами чёрного дыма и пыли. Когда рассеялось это наземное облако, мы увидели догорающие костры и черные точки фашистов. После этого на нашем участке продолжались артдуэли. Но каждый день наши штурмовики «Илы», прозванные немцами «чёрной смертью», низко над землёй летали бомбить коммуникации и огневые точки врага. Вскоре наше наступление как будто стало затихать. С нашего участка стали убывать войска.
В начале июля из 9-й и 6-й гвардейских десантных бригад сформировали 109-ю гвардейскую стрелковую дивизию, а в августе нас вывели с позиций. Мы сосредоточились у реки Крымской, потом переехали в Кубанские хутора. Здесь с большим удовольствием смотрели концерты приезжих артистов, кино. Здесь начали устраивать лагерь, готовили свою самодеятельность. В конце месяца мы узнали, что наши войска по другую сторону Азовского моря освободили город Таганрог. А «солдатское радио» из уст в уста передавало, что скоро, скоро отсюда уедем.
2 сентября вечером собрались на фронт. А утром наши колонны вышли по маршруту Троицкое, Славянская, Ангельская. Здесь ожидал нас пустой эшелон. Наши кони перешли к новым хозяевам. Вагоны были хорошо приспособлены для перевозки личного состава, чувствовалось, что в них едем не мы первые.
Прощай, Кавказ! Прощайте, горы!
На Черноморском берегу!
Здесь испытали голод, холод.
Но край не сдали мы врагу.
На Украине
В сентябре 1943 года развернулись бои за освобождение города Мелитополя. 28 сентября, около часа дня, меня вызвали на наблюдательный пункт стрелкового батальона. Здесь находилось много военачальников, в том числе и командир нашего дивизиона. Я получил приказ - быстро выдвинуть два 45-мм орудия в боевые порядки пехоты, которая прогрызала оборону немцев и продвинулась на один километр вперёд. Выдвинуться днём, по ровному открытому полю, в боевые порядки невидимой пехоты на глазах у врага? Это не так-то просто! Но надо отразить танковую атаку фашистов. Таков приказ. Объясняю личному составу задачу.
Два «доджика ¾» с расчётами и орудиями запылили по полю. С боков и сзади рвались снаряды и мины. Высоко в воздухе кружил немецкий самолет-корректировщик, двух фюзеляжный, прозванный «рамой». Подъехав к редкой цепочке стрелков, занявших боевую позицию, развернулись, разгрузились и приготовились к бою. Машины ушли назад. Я занял кем-то ранее вырытую ячейку, орудия оказались слева и справа. В этот напряжённый момент прекратилась всякая перестрелка. Сколько времени стояла тишина? Не знаю. И вот из селения, от которого из-за бугра виднелись крыши домов, показались танки. Они двигались на разных расстояниях – двенадцать тупорылых штук – и вели огонь по наблюдательному пункту батальона и в сторону левее нас. Дистанция сокращалась. У нас, противотанкистов, закон – подпускать танки ближе, бить подкалиберными снарядами им в бока и в гусеницы. Танки, идущие на нас, приближались. Со звоном защелкали наши пушки. Застрочил пулемёт справа. Затрещали автоматы. Засвистели пули. Бой начался. Расчёты у орудий работали слаженно. От точных выстрелов запылал один вражеский танк, задымился второй, третий. Отдельные танки встали, потом медленно поползли назад, огрызаясь выстрелами. Вскоре открыла огонь наша дальнобойная артиллерия. Чёрный дым расползался по фронту. Наше наступление продолжалось. После я узнал, что это село – немецкое поселение Гендильберг – заранее было превращено в крепкий опорный пункт. Когда стемнело, за нами прибыли машины, связной передал приказ взводу срочно прибыть на НП полка. Мы прибыли. Построились (кроме двоих раненых). Командир (подполковник) стрелкового полка поблагодарил нас за выполнение приказа. Меня прижал по-отцовски, поцеловал и приказал: «Дать взводу отдых». Для награждения орденом «Отечественной войны» в тот период были установлены нормы: такое-то количество уничтоженных или подбитых танков. За боевые действия под Мелитополем мы были награждены орденами «Отечественной войны II степени».
После освобождения города Мелитополя наша армия продолжала наступление, стремясь быстрей выйти к Днепру. Впереди, в полосе нашего маршрута, была Каховка. В августе 1941 года под Новой и Старой Каховкой мы вели неравные бои с танками фашистов. Здесь погиб мой командир лейтенант Лаврухин, и меня утвердили на его место. Я был в звании старшего сержанта. Здесь был ранен командир орудия, мой земляк И.В.Кочнев (родом из д. Деушиха). Я его проводил в санчасть. И с волнением теперь вспоминаю нашу встречу на родине Стахановского движения в городе Ирмино весной 1942 года. Южное солнце обогревало землю, таяли редкие остатки снега, повсюду текли и журчали ручьи талой воды. Он приехал верхом на сером коне, с тремя кубиками в петлицах (ст. лейтенант), весёлый и возмужавший. Мы душевно вспоминали свои школьные годы, молодость и друзей, свою трёхлетнюю совместную службу в Красной Армии и многое другое. На крыльце приветливого домика мы распрощались. Он уехал – как оказалось, навсегда…
И вот в 1943 году, при освобождении любимой Украины, военные дороги привели меня в знакомые приднепровские места. В начале ноября мы вышли к седому Днепру в селениях Завыдовка и Горностаевка (немного севернее Каховки). Но северо-восточнее наших частей, под городом Никополь, оставались войска фашистов, и образовался плацдарм. Немецкое командование упорно удерживало его, как трамплин, с которого фашисты стремились прорваться к свои войскам, оставшимся в Крыму. Здесь, под Никополем, завязались тяжёлые, ожесточённые сражения. Шли затяжные бои. Все мы чувствовали большую усталость. В этот трудный период я узнал о гибели своего брата – здесь же, на Днепре, под Черкассами. Письмо из дома с горькой вестью…
Погиб брательник младший мой…
Уверен я, погиб он с честью –
За всех людей, за дом родной –
так написал я в своём маленьком дневнике.
Константин Уваров
