20 лет назад, 16 августа 1996 года экипаж транспортного самолёта Ил-76 совершил невероятный побег из афганского плена, в котором они находились более года. Одним из членов экипажа был наш земляк, друг детства, одноклассник, выпускник восьмилетней школы и средней школы № 2 Бутузов Сергей Борисович. Приезжая на родину к своим родителям (хотел сказать простым труженикам, ан нет: его матушка Антонина Леонидовна – известная в Пучеже ткачиха, кавалер ордена Трудового Красного Знамени), встречаясь с нами, отвечая на расспросы друзей, он очень мало рассказывал о своей работе и своих приключениях. Совсем случайно прочитав интервью командира экипажа Владимира Шарпатова в журнале Родина за август 2015 года. Я больше узнал о подвиге экипажа, чем из скромных рассказов Сергея Борисовича.
Побег из Кандагара
Командир Ил-76, захваченного талибами 20 лет назад, рассказал «Родине» о судьбе своего экипажа, фильме «Кандагар» и реальных обстоятельствах подвига.
Текст Владимир Нордвик
Фото из архива Владимира Шарпатова
3 августа 1995 года около восьми часов утра самолёт казанской компании «Аэростан», загрузив в Албании тысячу с лишним ящиков с патронами для автомата Калашникова, взял курс на афганский город Баграм. Но на подлёте к Кандагару, находившемся под контролем движения «Талибан», Ил-76 принудили к посадке.
Семеро членов экипажа попали в плен, став заложниками воевавших с правительством Раббани талибов. Снова в воздух грузовой лайнер с бортовым номером 76842 поднялся лишь 16 августа 1996 года. Наши лётчики совершили дерзкий побег. Командовал экипажем живущий ныне в Тюмени Владимир Шарпатов, который вскоре после возвращения на Родину был удостоен звания Героя России…
С ним встретился наш обозреватель.
Преамбула
«Керосин кончается, а Россия – нет!»
- Готов выслушать рассказ о самом длинном рейсе в вашей жизни, Владимир Ильич.
- Дойдём и до него, но сперва о том, чем я занимался до злополучного полёта в Кандагар. А то ведь иные ваши коллеги, не разобравшись, сделали из меня контрабандиста, возившего по миру нелегальное оружие…
Я окончил Краснокутское лётное училище, Казанский авиационный институт и ленинградскую Академию гражданской авиации, с середины шестидесятых годов работал в Тюмени, пилотировал Ан-2, Ан-24, Ан-26, Ил-76, налетал более десяти тысяч часов, стал инспектором лётно-штурманского отдела. В какой-то момент у меня испортились отношения с начальством. Из-за моей принципиальности и неуступчивости. Я входил в профсоюзный комитет, защищал права сотрудников, выявлял всякие нарушения. Это и вызвало страшное раздражение. Устав бодаться, я написал рапорт, вернулся командиром корабля на Ил-76.
И тут в покое не оставили, зажимали. Когда на земле сидишь, заработки соответствующие – копеечные. А мне семью надо было кормить, жену, двух сыновей. В конце концов, я лётчик! Пока палки в колёса не вставляли, всё шло отлично. Ил-76 – машина мощная, мы на ней прилично помотались по Советскому Союзу – от Сахалина до Краснодара, от Молдавии до Чукотки. И Ташкента, и Кавказ, и Мурманск… Везде побывали! Обычно люди учат географию по учебникам да картам, а я смог воочию масштабы Родины оценить. Летишь, допусти, из Анадыря по северной трассе. Тысячу километров прошёл, две, а внизу – бескрайние просторы, куда не ступала нога человека… Зато на ночную Европу смотришь: будто ковёр электрический расстелили. Тесновато у них там! То ли дело у нас. На Курилах заливаешь полные баки топлива и берёшь курс на запад. Скорость – девятьсот километров в час. Один час полёта, два, три, пять, семь… Керосин кончается, а Россия – нет! Вот что такое наша страна.
…Потом перестройка началась, работы совсем не стало. Начальство и младшего брата принялось из-за меня пузырить. Девять лет держали Юрия вторым пилотом Ту-134, не делали командиром. Я резко высказался по этому поводу. Ну, и новый виток разборок…
Всю дорогу из-за неуживчивости летал реже остальных. Бросали всякие огрызки, объедки с барского стола. Я приличную машину последним в нашем авиаотряде купил. Ребята уговорили. Они-то с начала девяностых рассекали по Тюмени на привезённых из-за границы иномарках. Мой радист пристал: «Возьми нормальный автомобиль, Ильич!» Отвечаю: «У меня и рублей-то нет, не говоря про доллары.» Не успокаивается: «Займу, не переживай». Присмотрели в Амстердаме десятилетний Volvo-244. Радист одолжил две тысячи долларов, парни добавили полторы, так я и стал автомобилистом… Машина до сих пор верой и правдой мне служит, езжу на ветеране. Хотя недавно тормоза забарахлили, надо отремонтировать, никак не соберусь…
В 1991 году я начал работать на швейцарскую фирму Metro Cargo. Её хозяин Шимон Лахав нашёл где-то дюжину российских самолётов, усадил на них наши экипажи и принялся гонять по миру. Правда, после окончания стажировки меня тормозили с допуском к самостоятельным полётам. Тогда я обратился к мистеру Лахаву. Так, мол, и так, командир Ил-76, готов к работе. Инспектор нашего управления давай дрючить: кто позволил писать напрямую, делать выводы о своей профпригодности? Устал я до чёртиков от издевательств и решил объявить голодовку.
Всю ночь рисовал авторучкой на фанерке транспарант, не спал. А утром вышел на центральную площадь Тюмени. В форме, унтах… Через два часа милиционер увёл меня в управление гражданской авиации на разговор к заместителю начальника…
После этого летать стал больше, но заказы порой поступали специфические. Помню, Лахав отправил мой экипаж в Лион, где загрузили САУ – самоходную артиллерийскую установку. Её надо было вместе с экипажем перебросить на Ближний Восток, в район боевых действий. Французские танкисты всю дорогу расспрашивали: «Наверное, вам большие деньги платят, раз жизнью рискуете?» Говорю: «840 долларов».
- За рейс?
- Французы решили, что за час полёта. Держите карман шире! Нет, отвечаю, за месяц работы. Те лишь присвистнули, мол, наши пилоты за подобные гроши близко к самолёту не подойдут. Но я не всё рассказал любознательным пассажирам: Лахав доплачивал по пятьдесят долларов суточных и поселил нас в шикарном пятизвёздочном Sheraton с бесплатным питанием…
- И долго вы так летали?
- Четыре месяца. Из Германии возили в Саудовскую Аравию полевые госпитали, медикаменты, амуницию, из Голландии перебросили в Турцию два полка НАТО, аккурат к российским границам. А куда деваться-то? Мы подневольные, выполняли приказ…
Летом 92-го уехал я в отпуск на родину, в Республику Марий Эл. Вдруг приходит телеграмма: срочно возвращайтесь на базу. Прилетаю в Тюмень. Направляют в Курган, загружают в самолёт две новые БМП – боевые машины пехоты – с полным комплектом. Три дня идёт оформление таможенных документов, после чего берём курс на Африку. Такие длинные рейсы считались у нас «жирными», их хорошо оплачивали, да и налёт большой. А тут, смотрю, никто из сопровождающих не записывается, чтобы заработать лишний доллар. Мне это сразу показалось подозрительным. Только много позже разобрался, в чём дело. Мы везли оружие одной из сторон вооружённого конфликта. Если бы попали в руки к находившимся по другую линию противостояния, не сносить нам головы. Ситуация примерно та же, что и в случае с Кандагаром.
Но тогда мы дозаправились в Марокко и прилетели в конечный пункт – Фритаун, столицу Сьерра-Леоне. На аэродроме в жуткий тропический ливень нас встречал премьер-министр страны собственной персоной. Так эти БМП были важны для него. Вернулись домой, а нам говорят: нужно ещё раз лететь в те же края. И опять с боевыми машинами на борту. Надо, значит, надо, в Африку – так в Африку… Но перед вылетом из Фритауна в Россию наш самолёт вернули на перрон, что в авиации считается ЧП, а экипаж… чуть не расстреляли. Оказалось, этот Ил с другим тюменским экипажем месяцем ранее летал на полевой аэродром мятежников. Руководители Сьерра-Леоне были возмущены: «На два фронта работаете? К стенке!» Чудом унесли ноги, флайт-менеджер Сергиенко сумел убедить, что мы не при чём…
Почему так подробно рассказываю? Чтобы поняли: патроны, из-за которых нас год продержали в плену у талибов, на самом деле, сущая ерунда, семечки, мне доводилось возить куда более серьёзные грузы.
Как-то перебросили из Австрии в Сану, столицу Северного Йемена, ящики, на которых было написано, что внутри – охотничьи ружья. Мы и не проверяли, это не наше дело. Летели ночью по узкому ущелью, чуть отклонились бы в сторону, в тех горах и остались бы навеки. Выгрузили сорок пять тон и домой отправились, а через две недели в Йемене война началась. И северяне победили. Наверное, нашими «ружьями»… Да я могу долго ещё рассказывать, всяких приключений хватало!
- А с Виктором Бутом, которого американцы приговорили к 25 годам тюрьмы за незаконную торговлю оружием, ваши пути-дорожки не пересекались, Владимир Ильич?
- Ещё как пересекались! Я у него работал, когда в Кандагар попал. О других экипажах говорить не буду, пусть каждый за себя отвечает, но я всегда действовал строго по полётному заданию, никакой самодеятельности и «левых» рейсов. Хотя, не скрою, предложения поступали. Я отвергал их без лишних разговоров…
Посадка
«Помирать – так с музыкой»
- В Афганистан вы отправились из Казани. А туда-то как попали?
- В Тюмени работать по-прежнему не давали, а тут я узнал, что компания «Аэростан» получила два новых Ил-76, но без личного состава. Предложил свои услуги, стал инструктором и полгода занимался тем, что вводил в строй местных лётчиков. А 16 июня меня направили в командировку в Эмираты. Экипаж подобрался сырой, едва переученный, без должного налёта, второй пилот Газинур Хайруллин пришёл из военной авиации, за границей никогда не был…
Сначала из Шарджи летали в Кандагар, возили народно-хозяйственные грузы. Продукты питания, воду, сигареты и прочее барахло, приобретённое в Эмиратах афганскими купцами. По пятьдесят тонн за рейс. Тогда же познакомились с наземными службами, общались со служившими у талибов лётчиками, даже подкармливали их семьи.
А в конце командировки мне предложили сделать три рейса из албанской Тираны в Баграм, который контролировался «Северным Альянсом» Ахмад Шаха Масуда. Талибы считали его злейшим врагом. Но мы, честно говоря, в нюансы не вникали, наше дело маленькое – доставить груз в целости и сохранности. Я спросил у флайт-менеджера: «Что везём?» Он ответил: «Ящики. Тысяча двести штук». Конечно, все знали, что внутри патроны, но это не являлось нарушением. Албанское правительство и президент Афганистана Рабани заключили официальное соглашение, мы соблюдали все требования IKAO по перевозке опасных грузов. Какой нам смысл было беспокоиться?
Два рейса выполнили нормально, а в третий раз не долетели до конечной точки…
Когда шли над Кандагаром на высоте 9700 метров, диспетчер потребовал совершить посадку для досмотра груза. Попытались упираться, и тогда на связь вышел МиГ-21, уже «висевший» у нас на хвосте. С пилотом «Талибана» Гулямом у нас сложились хорошие отношения, на земле мы прекрасно общались. Но приказ есть приказ. Если бы не подчинились, Гулям мог шарахнуть ракетой – и все дела… Он потом приходил к нам в тюрьму, талибы ему звание генерала дали…
А тогда в воздухе я попробовал совершить какие-то манёвры, тянул время, надеясь стряхнуть истребитель, но запаниковал Хайруллин: «Командир, собьют! Надо садиться!» Поведение второго пилота сильно меня смутило. Ну, я и сел. Думал: в конце концов, ничего преступного мы не совершали, полётное задание есть, самолёт российский, экипаж находится под защитой государства. Великая страна за спиной! Если что, в обиду не даст.
- А на поверку?
- Вы же знаете, как все получилось…
После приземления меня сразу повезли на допрос. Его вёл главарь талибов мулла Омар. На вопросы я отвечал честно, сказав, что загрузились в Албании, летели в Баграм. Афганцы требовали вызвать в Кандагар Мунира Файзуллина, менеджера компании «Аэростан», организовавшего нашу командировку. Мол, будем судить по законам шариата. По такому случаю мне разрешили связаться с фирмой Виктора Бута. Привели в самолёт, настроили рацию на нужную волну. Рядом в наушниках сидел Гулям, который прекрасно понимал по-русски. Я шепнул Хайруллину, чтобы тот на татарском языке предупредил Файзуллина о поджидающей его в Кандагаре опасности. Но второй пилот отказался говорить. Я – к Аббязову, тоже знавшему татарский. И он сказал, что не станет рисковать. Пришлось мне общаться с Файзуллиным по-английски в надежде, что талибы не разберутся. Гулям сразу забеспокоился, приказал перейти на русский, но главное я успел передать…
Едва остались одни, экипаж начал обвинять меня, что в плен попали. Зачем, мол, послушались тебя и связались с этими патронами? Хотя все знали, что везём. Рязанов, бортинженер, достал литровую бутылку водки Absolut, купленную в Эмиратах в duty free shop, и в одиночку выпил. Смотрю, не берёт его алкоголь, только глаза безумными сделались. А на улице жара под пятьдесят градусов, аварийные люки Ил-76 открыты, но такое чувство, словно сидишь в раскаленной духовке. В салон набилась толпа, лезет во все щели, шурует, где может. Потом еле-еле вытолкали…
А на следующий день талибы поставили грузовик перед носом самолёта, сняли аккумуляторы, выгнали нас наружу, оставив ночевать на бетонке. Через сутки прилетели дипломаты и военные из Пакистана, принялись искать «индийский след». На беду, среди ящиков с патронами оказался один с малокалиберными снарядами. Нам засунули его в конце загрузки для ровного счёта, но это запрещённый для перевозки на гражданских самолётах груз. Тут уж мы окончательно поняли, что быстро из Кандагара не выберемся…
- Как вы общались с аборигенами?
- Переводчик Абдул Разак по-русски говорил сносно. Он окончил в Симферополе сапёрное училище, даже сватался к дочке местного профессора. Служил в правительственных войсках у Наджибуллы, получил звание майора. Хотя его нельзя было назвать убеждённым мусульманином. По крайне мере, когда директор Института Сербского профессор Кикелидзе, навещавший нас в плену, привёз спирт и бекон, Абдул Разак попросил угостить. Втайне от охраны. Очень ему бекон понравился! Потом долго тёр рукавом губы, чтобы не блестели. Ислам запрещает есть свинину. За такие шалости запросто могли в зиндан упечь.
Слева на право: Газинур Хайруллин (в белом), Асхат Аббязов (за ним), Юрий Вшивцев, Сергей Бутузов, Виктор Рязанов (в синем), Владимир Шарпатов. На снимке нет Александра Здора, он фотографировал.
Тюрьму нам оборудовали в помещении склада при бывшей гостинице губернатора Кандагара. Троих запихнули в одну кладовку, четверых – в другую. Танк пригнали, зенитку поставили…
Помню, сидим во дворике, в картишки играем, время убиваем. Охрана наблюдает с плоской крыши. Вдруг местные увидели у кого-то карту с дамой. А та с голыми плечами, в открытом платье… Талибы в крик: «Хараб! Плохо! Нельзя!» Мы и внимания не обращаем. Не будешь же даме чадру малевать!
Иногда специально дразнили охрану. Привезли нам туалетное мыло, а на упаковке моющаяся женщина. Ну, мы фото аккуратно вырезали и к стеклу приклеили. Талибы опять скандал устроили.
- Могли по-настоящему разозлиться?
- Всякое бывало! Однажды в четыре часа утра будят: «Собирайтесь!» Спрашиваем: куда? Не отвечают. Мы упёрлись: не пойдём! Прикладами пару раз огрели, в спину вытолкали. Ну, думаем, на расстрел, не иначе. Посадили в два джипа, везут. Мы с ребятами переглянулись: ты берёшь этого охранника, я – того. Решили: не дадим себя, как баранам, горло перерезать. Помирать, так с музыкой!
Остановились у какого-то забора, постояли несколько минут, охранники с кем-то по рации связались, дальше поехали. Потом у арыка в пустыне затормозили. А у нас нервы натянуты, смотрим, достают лопаты или нет. Бортинженер Рязанов сидит и под нос себе повторяет: "Я не сдамся, я не сдамся…» Опять едем. В итоге привезли на брошенную ткацкую фабрику, которую немцы из ГДР построили. Когда талибы власть взяли, всё оборудование переломали, станки повыкидывали. Дикари! Загнали нас внутрь, говорят: сидите. Если в Кандагаре охрана отдельно жила, тут – рядом с нами. В карты играть не дают, без конца кричат: «Душман! Душман! Враг!» А мы отвечаем: «Нет, дуст, дуст!» Это «друг» по-ихнему.
День живём, второй… Настроили китайский кассетник на передачу «Голоса России» для Юго-Восточной Азии. Рассказывают, что войска президента Раббани ведут наступление на Кандагар. Главная цель – освобождение русских лётчиков. Мы и поняли, почему талибы переполошились, решив перепрятать «шурави»… Когда опасность взятия города миновала, нас вернули в прежнюю тюрьму.
Сначала в ней было окошечко, через которое мы могли видеть волю, а потом и его забетонировали. Только небо нам и осталось. Но оно высоко, не дотянешься. Спали долгое время на полу, кулак под голову вместо подушки и – вперёд! Кормили так, что без конца желудком маялись, с горшка не слезали. Я в Кандагаре и желтуху заработал, и язву…
На нас ходили смотреть, как на зверей в зоопарк. Соберутся муллы, усядутся и глазеют. Словно мы и не люди. Иногда охрана провокации подстраивала. Кто-нибудь из талибов как бы случайно «забывал» автомат в таком месте, куда мы могли дотянуться. Но я приказал мужикам не трогать. С одним «калашом» эту банду не перестреляешь, а нас запросто поставили бы к стенке за попытку мятежа.
Или другой вариант. Предлагают: примите ислам, и мы вас отпустим. А Хайруллин с Аббязовым и так мусульмане. Имам повадился к нам ходить. В туфлях с загнутыми носками, будто у старика Хоттабыча. Я из интереса даже суры начал учить. «Салляллаху алейхи уа саллям…» А штурман Здор кричал, мол, Шарпатов – предатель. Глупый человек, честное слово! Не понимал, что я на любые хитрости шёл, лишь бы вырваться из плена.
Взлёт
«Самолёт вступил с нами в сговор»
- Когда начали готовиться к побегу?
- Сперва ждали, что Россия предпримет настоящие шаги для нашего освобождения. Видим: родная страна не особо шевелится. Тогда и решили брать инициативу в свои руки. Я предложил мужикам: «Давайте объявим голодовку». Хайруллин с Аббязовым губы кривят: «Ерунду говоришь! Да и вообще: тут командиров нет!» Ладно, говорю, а если сбежать? Опять моя идея не нравится. Дескать, вокруг минные поля, далеко не уйдёшь. Да и внешне мы на талибов мало похожи, сразу опознают и расстреляют.
Но можно ведь бороду отпустить, как у местных, чтобы не слишком выделяться на их фоне. Нет, не поддержал меня экипаж. Тем не менее, я бриться перестал, завёл окладистую…
Английским языком предлагал заняться, установить дежурство по тюрьме, чтобы порядок поддерживать и не оскотиниться. Дело не в том, что Шарпатов такой умный или правильный. Я не привык сидеть, сложа руки. Даже в плену. День на третий начал вести подробный дневник, стихи писал…
«Кандагарцы, кандагарцы…
Мы теперь зовёмся так.
За три дня все стали старцы
И познали жизни смак.
Стены белые, крутые,
А в зените – солнца диск.
Здесь законы все иные,
Ходят рядом смерть и риск.
Гул родного самолёта
Снится, снится по ночам.
Нелегка была работа,
Всех труднее было нам.
Все вокруг чужие лица,
Только камень да песок.
Бесполезно драться, биться,
Шаг шагнёшь – тебе в висок.
Сердце пойманною птицей
Бьёт по клетке по грудной,
И мерещится зарницей
Край зелёный, край родной».
Кто действительно пытался вызволить нас, так это президент Татарстана Шаймиев. Присылал разных переговорщиков, однажды почти условился об освобождении, но в последний момент всё сорвалось. Предлагали обменять нас на «КАМАЗы», вертолёты, запчасти для самолётов, даже деньги на выкуп собрали – более двух миллионов долларов наличными… Но талибы цену набивали, мы для них служили козырной картой. Кто о них раньше знал? А так весь мир услышал, что в Афганистане есть движение вчерашних студентов, выпускников медресе. Международные организации ездили, наш МИД по официальным каналам обращались за содействием к руководству Саудовской Аравии и Пакистана, Совет Безопасности ООН дважды требовал освободить экипаж. Всё без толку!
Словом, постепенно я пришёл к выводу: единственный способ вырваться на свободу – угнать свой же Ил. Поделился мыслью с Хайруллиным. Говорю: «Надо найти способ всем вместе попасть на борт». Стали обрабатывать талибов, что без техобслуживания двигатели выйдут от жары из строя. Сначала нас группами возили, оставляя кого-то в заложниках. А в апреле 96-го сменился начальник нашей тюрьмы. Прежний пошёл на повышение, вместо него прислали муллу Сулеймана. Он был моложе и не такой строгий, бдительный. Говорил по-английски, к нам лучше относился.
- И вы, разумеется, воспользовались.
- Не дураки же, правда? 10 июля всем экипажем в наглую пошли в автобус, чтобы ехать на аэродром. Нас никто не остановил. Правда, в самолёт набилось много охраны, мне в спину два автоматчика упёрлись. Но разрешили рулить по взлётной полосе. Тогда я и обнаружил скоростную рулёжку, располагавшуюся под углом тридцать градусов к ВПП. Начали гонять двигатели в районе зенитки, тут же талиб голову высунул. Но пушку расчехлять не стал. Рулим дальше, мимо стоянки истребителей. Прикинул в уме: пока лётчик добежит из казармы да подготовит самолёт… Мы пойдём по скоростной рулёжке, а ему надо крюк делать до ВПП. Минут десять-пятнадцать преимущества у нас будет. У МиГ-21 скорость порядка тысячи ста километров в час. Получается, догнать Ил-76 он сможет минут через двадцать пять, но запас топлива у истребителя – на сорок, не хватит, чтобы вернуться на базу… Значит, МиГ нам не страшен.
Рулим дальше, вдруг слышим какой-то хлопок. Возвращаемся на перрон, смотрим: колесо лопнуло. Видимо, напоролись на осколок снаряда или бомбы. Словно самолёт с нами в сговор вступил. Мы получили реальную возможность опять проситься на аэродром, чтобы поставить запаску. Шанс представился 16 августа. Была пятница, выходной день у мусульман, когда они, как мы шутили, лишь «талибанили»: ели, молились да спали.
Мы заранее решили, что будем прорываться. Даже если не взлетим, лучше разбиться, чем в этом аду сидеть. Ещё 10 июля я велел заготовить верёвки в грузовом отсеке и в штурманской кабине, чтобы повязать охрану по моей команде. Показал мужикам, как правильно делать узлы. Я этому научился в молодости, когда ездил студентом на уборку картошки… И вот, значит, привозят нас на аэродром. Автоматчиков нагнали больше, чем в прошлый раз. И лётчик какой-то новый появился. Он представлял главную опасность: во-первых, понимал по-русски, во-вторых, мог догадаться, что в действительности собираемся улетать.
Как ни тянули резину, к полудню колесо заменили. Талибы говорят: всё, возвращаемся в тюрьму. Возражаем, мол, надо ещё двигатели проверить. Ладно, соглашаются, только в темпе. С помощью АПА (аэродромного пускового агрегата) запустили ВСУ – вспомогательную силовую установку. Но АПА почти сразу вырубился от нагрузки. Пекло под пятьдесят градусов, аэродром расположен на высоте 1200 метров над уровнем моря… Реактивным двигателям элементарно не хватало кислорода. Несколько раз попробовали повторить запуск – никакого эффекта. Талибы спрашивают: что собираетесь делать? Отвечаем: надо подождать минут сорок, пока техника остынет.
Я вышел из самолёта, чтобы оценить обстановку. Вскоре докладывают: почти вся охрана, включая начальника караула и лётчика-афганца, гуськом потянулись в сторону вышки. Пошли молиться и обедать. Аббязов – ко мне: «Запускаем!» Говорю ему: «Пусть дальше отойдут. Потерпи…» Когда талибы скрылись с глаз, опять принялись реанимировать ВСУ. Установка визжала, стонала, но вышла на рабочие обороты. Я убедился, что талибов поблизости нет, в кабине пилотов остались лишь три автоматчика. Запустили два двигателя. Вшивцев, радист, связался с вышкой, бдительность усыплял. Мол, хотим сделать контрольный круг по полосе. Ему не ответили, видимо, диспетчер тоже с Аллахом разговаривал. Отлично! Вы молитесь, а мы поехали.
Начинаем выруливать, на ходу запускаем третий двигатель, четвёртый, включаем оборудование, приборы… Только сворачиваю на скоростную рулёжку, сообщают: грузовик с АПА и автобус с охраной несутся наперерез, чтобы перекрыть нам полосу. Делать нечего, даю взлётный режим. Выскочили на ВПП. Представляете махину, которая входит в разворот на скорости сто тридцать километров и полуспущенных колёсах? Запросто могли шасси сломать! Спасибо конструкторам и инженерам – сделали надёжный самолёт. Выдержал! Продолжаю взлёт. В момент пересечения траверза центральной рулёжки талибы были уже у нас под крылом. В метрах разминулись! Но скорость растёт медленно, впереди – колючая проволока, бруствер, разбитый Ан-12, а дальше – противотанковое минное поле, которое ещё наши солдаты оставили. Мне для отрыва нужна скорость 280 километров в час, а у нас 220, и ВПП кончается. Хорошо, в своё время я участвовал в производственных испытаниях Ил-76, даже на грунтовые аэродромы садился. Словом, стали взлетать на скорости 230 километров, я поднял самолёт буквально с последней плиты, перепрыгнул через колючку…
Штурман диктует: «230… 230… 230…» Тяги не хватает. Будет расти – полетим, нет – рухнем на землю, 235, 240… Командую: «Шасси убрать!»
Тут талибы, которые на борту остались, очухались: летим? Показываем на пальцах, что круг сделаем и сядем. А я, между тем, продолжаю набор высоты. Вижу, один из афганцев передёрнул затвор автомата. Аббязов крикнул: «Я пошёл!» Хайруллин кинулся на помощь, Рязанов с Бутузовым навалились сбоку, радист Вшивцев сорвал с себя наушники - и тоже в свалку…
Возня у меня за спиной долго шла, но в итоге мужики разоружили талибов, запеленали в верёвки.
Только это не всё. Предстояло выбраться с территории Афганистана. Я заранее решил для большей скрытности уходить на запад, в Иран, а не на север, в Россию, и идти на предельно малых высотах, чтобы радары не засекли. Так и поступили. Летел на 50-70 метров над землёй.
- Эйфория?
- Не думали об этом! Вот когда через неполных два часа приземлились в Шардже, немного отпустило. Ещё в полёте связались с фирмой Бута, чтобы предупредили полицию и российское посольство в Эмиратах. Виктор лично встречал в аэропорту…
Нам привезли лётную форму, переодели. Мы ведь бежали в цивильном… Талибов забрала полиция. Нас коротко допросили и доставили в шикарный отель Continental. Каждого поселили в отдельном номере. Так чудно было после кандагарских кладовок! У дверей поставили охрану, никого внутрь не пускали, поскольку поступила информация, будто талибы готовят диверсию. Тут уже я и сбрил бороду…
Попросил разрешения позвонить домой. Телефон дали, но предупредили: город и страну не называть. Я говорю Юлии Кирилловне: передай семьям экипажа, что всё в порядке, ждите известий.
- Плакала?
- У меня стойкая жена. Она другое сказала: «По Первому каналу сообщили, что экипаж совершил побег при невыясненных обстоятельствах. Операцией руководил бывший военный лётчик, майор Хайруллин».
Вот так бывает в жизни…
На следующий день Аббязов потребовал, чтобы нам выдали какие-то деньги. Бут выделил по пятьсот долларов, нас провезли по магазинам, я даже костюмчик от Кардена приобрёл за триста баксов. Правда, он быстро истрепался.
Из России за нами прислали Ил-62. Представляете? Ради семи человек! Стюардесса встречала у трапа хлебом-солью. Тут уж, честно скажу, трудно было удержаться от слёз.
В Москву прилетели 18 августа, аккурат в День воздушного флота. Как говорится, к праздничному столу. Ещё по дороге сообщили, что на завтра планируется встреча с Ельциным. Я сказал экипажу. Мужики в один голос: он бросил нас в плену, не пойдём! Прикидываю: если в грубой форме отказать, Борис Николаевич наверняка осерчает, дядька крутой. Подошёл к Виталию Игнатенко, главе ТАСС, который летал за нами в Эмираты. Объясняю: охота поскорее домой попасть, к семьям – жёнам да детям. Невмоготу терпеть, соскучились! Всё было чистой правдой, но в глубине души я надеялся, что президент забудет про каких-то лётчиков. Сразу не встретились – и ладно. Так, в принципе, и вышло.
- Но вы же с Газинуром Хайруллиным буквально через неделю стали Героями России, остальные члены экипажа – кавалерами ордена Мужества…
- Это отдельный разговор. Дело прошлое, не хочу ворошить… Скажу только, что я вообще не думал ни о каких наградах, а кое-кто из товарищей из кожи вон лез, лишь бы Родина высоко оценила его неизвестный подвиг. Но благодаря вмешательству руководства департамента гражданской авиации России наградили весь экипаж. Ордена нам вручил Виктор Черномырдин в Белом доме.
Знаете, в Казани я познакомился с легендарным лётчиком, Героем Советского Союза Михаилом Девятаевым, который в феврале 1945-го бежал из немецкого концлагеря на угнанном им бомбардировщике «Хенкель-111». Я бывал дома у Михаила Петровича, он рассказывал то, чего в книгах нет. Оказывается, спустя годы двое из военнопленных, которых Девятаев спас, посадив в самолёт, утверждали, будто они устроили побег. Наверное, в жизни всегда так бывает. У победы много родителей…
После того кандагарского рейса я отказался летать с Аббязовым и Рязановым. Хайрулин с Вшивцевым остались со мной, но и это было ошибкой… Когда через полтора года меня увольняли из казанского авиаотряда, никто из бывшего экипажа не заступился. Я вернулся в Тюмень, где и живу. До ухода на пенсию, летал ещё пять лет. У меня и сыновья окончили аэроклуб, ещё в школе получив удостоверения пилотов-спортсменов. Женя, старший, служит здесь в Сибири, а младший – в Москве, возит на частном самолёте важного человека. Кого именно – не скажу. Не мой секрет.
- Что думаете про фильм «Кандагар», где вас сыграл Александр Балуев, а Хайруллина – Владимир Машков?
- Я встречался с режиссёром картины Андреем Кавуном, мы долго беседовали, он подробно всё расспрашивал. И на съёмочной площадке я был. Правда, не в Марокко, а в московском павильоне. Конечно, это художественное кино, кое-что авторы изменили. Вместо семи членов экипажа в фильме осталось пятеро… Да, за два часа экранного времени не перескажешь историю длиною в год и тринадцать дней. Но не переврали – и на том спасибо.
- Кандагарской семёркой вы больше не встречаетесь?
- На десятилетие побега в Тюмени решили устроить торжественный вечер. Выделили большие деньги – триста тысяч рублей, отдали под мероприятие дворец культуры «Строитель», разработали сценарий, даже фейерверк запланировали. Хотели оплатить дорогу экипажу, заказали лучший отель. Казанцы обещали быть, но не приехали. Ни один…
И на собственное семидесятилетие я приглашал экипаж. История повторилась. Никто не прилетел! Не знаю, может, совесть у людей проснулась. Или, наоборот, они окончательно её потеряли.
Нет, я не судья им… Скажу лишь, что каждый год 16 августа собираю друзей и отмечаю дату круче, чем день рождения. Точнее, их теперь у меня два. И так будет до конца жизни.
текст Владимир Нордвик
фото из архива Владимира Шарпатова
Российский исторический журнал (август 2015)
